Дон Корлеоне и все‑все‑все. Una storia italiana - Андрей Смирнов

Едва припарковав корабль, наш герой со всех ног бежит к марсельцам. И всем по порядку даёт шоколадку и ставит, и ставит им градусники.

Как мы знаем из выпусков новостей, Марсель населяют преимущественно афрофранцузы. В процессе своего излечения они рассказывают Гарибальди, что их афрособратьев в Америке линчуют. Джузеппе приходит в ярость. Когда спустя пятнадцать дней эпидемия наконец-то побеждена, он, не теряя ни минуты, запрыгивает обратно на корабль, делает полицейский разворот и мчится к берегам Нового Света.

Может, конечно, ему и не очень хотелось тащиться в такую даль. Но он чувствовал необходимость помочь грядущим поколениям итальянских школьников, которым на экзамене попадётся вопрос: «Почему Гарибальди называют Героем двух миров?»

Неизвестно, как сложилась бы судьба США – да и всей остальной планеты, – если бы Гарибальди туда доплыл. Скорее всего, языком межнационального общения сейчас был бы не английский, а итальянский. Однако, как и все великие лигурийские мореплаватели, для которых поехать в Индию, а приехать в Америку – было делом совершенно обычным, Гарибальди был слегка рассеян. Поэтому встречать его судно вышли не ковбои и индейцы, а полтора миллиона добрых мулатов. И все поголовно в белых штанах. «Да, это Рио-де-Жанейро!» – сказал себе Джузеппе и отправился на поиски кого-нибудь, кого можно было бы спасти от угнетения.

Долго искать не пришлось. Император Бразилии, носивший неожиданное для бразильца имя Педро Второй, в этот момент как раз угнетал свободолюбивых повстанцев Республики Пиратини. Гарибальди пришёл к вождям народно-освободительного антипедровского движения и заявил, что тоже желает стать революционным морским пиратинцем. Те незамедлительно вручили ему ключи от «Маццини» (не человека, а парохода) и дюжину отборных головорезов итальянского происхождения.

Отныне бразильские имперские торговцы не знают ни минуты покоя. Гарибальди берёт на абордаж каждое их судно, отбирает у богатых рабовладельцев чёрных невольников и отдаёт их бедным.

Летом 1837 года судно Гарибальди встречается с уругвайским военным крейсером. Увы, но уругвайские моряки не учились в школе, не читали учебников истории и, соответственно, не знали, кого атакуют. В противном случае они, разумеется, в ужасе бежали бы с поля боя. Гарибальди пытается указать им на ошибку, произнося речь о важности всеобщего обязательного среднего образования, но падает, сражённый уругвайской пулей.

Сообразив, что они натворили, уругвайцы приходят в замешательство. С одной стороны, – это ж сам Гарибальди. Следовательно, ему полагается поставить памятник и организовать соответствующий музей. С другой, – он всё же пират. Значит, неплохо бы его повесить. До выяснения всех обстоятельств Джузеппе отправляют в ссылку-санаторий в аргентинскую деревню Гуалегуай, где его лечат, обучают испанскому языку и верховой езде. Там он производит фурор среди женской части местного населения, ибо далеко не каждый день в этих богом забытых местах появляется настоящий живой итальянец.

Через семь месяцев общество провинциальных кумушек осточертевает Гарибальди настолько, что он решается на побег. Его ловят, возвращают обратно и подвергают пыткам. А именно – кусают комарами. Нет, я не выдумываю, это исторический факт. Возмущённые столь бесчеловечным обращением с их любимым Гарибальдичкой, кумушки формируют штурмовые отряды и осаждают тюрьму. Увидав, что ещё немного – и они своими руками сделают из Гарибальди лидера первой в истории матриархальной революции, власти спешно его отпускают, а чуть позднее и вовсе отправляют обратно в Пиратини.

Дела тамошних повстанцев обстоят плохо. Воспользовавшись отсутствием Гарибальди, империя нанесла ответный удар, отобрав у них все морские порты. Лишившиеся выхода к морю пиратинцы испытывают острую нехватку оружия и продовольствия.

Прибыв на место и оценив ситуацию, Джузеппе срочно строит два корабля, запрягает их парой сотен волов, поднимает все паруса, командует: «Полный вперёд!» – и едет к океану прямо по суше. Когда до имперцев доходят слухи, что Гарибальди изобрёл парусные танки, – они напрягаются. Но в совершеннейший ужас впадают, когда гарибальдийская эскадра наконец благополучно достигает моря (относительно благополучно, поскольку один из кораблей отважный сушеплаватель при спуске на воду всё же утопил), выплывает из-за острова на стрежень и атакует портовый город Лагуна. Осознав, что танк оказался ещё и водоплавающим, в пять раз превышающие гарибальдийцев по численности имперские штурмовики удирают со всех ног. В панике забыв даже сообщить куда следует о том, что повстанцы взяли порт. Поэтому император Педро ещё долго продолжает слать в Лагуну попадающие прямиком в руки Гарибальди транспорты с оружием и провизией.

Кстати, в этот момент была одержана и другая победа: бразильские кумушки с разгромным счётом выиграли у кумушек аргентинских битву за самого Джузеппе. Донна Анна Мария ди Жесус Рибейру да Сильва становится Анитой Гарибальди, бросив ради такой оказии старого, скучного и надоевшего мужа. В сентябре 1840 года у них рождается первенец, Менотти.

Анита справедливо полагала, что глухая бразильская деревня – не лучшее место для патриотического воспитания ребёнка. Поэтому Гарибальди принимается искать должность героя в каком-нибудь крупном городе. И вскоре получает джоб-оффер из Монтевидео, что в Уругвае.

Там как раз была в разгаре гражданская война. Плохие, глупые и злые уругвайцы, которые назывались Бланкос (поскольку любили белый цвет), всячески обижали хороших, умных и добрых уругвайцев, называвшихся Колорадос (нет, их цвет был не чёрно-жёлтый, а вовсе наоборот – красный).

Гарибальди получает чин колорадского полковника, а вместе с ним – форменную рубаху революционного красного цвета и форменную же окладистую бороду. Эти мужественные атрибуты на всю оставшуюся жизнь станут для него чем-то вроде треуголки Наполеона.

На стороне Бланкос в войну вступают аргентинцы, подстрекаемые своими кумушками, которые не могут смириться с проигрышем бразильянкам в гарибальдибол. Восемь лет, с 1843 по 1851 год, аргентино-бланковские войска осаждают Монтевидео, молоком одним питаясь. Осаждают, судя по всему, плохо. Гарибальди, ставший к тому времени главой колорадского ВМФ, вообще не замечает этой осады, регулярно уплывая на прогулки по реке Парана, во время которых экспроприирует в пользу революции всё, что плохо лежит на её, реки, берегах. То, что лежит хорошо, он тоже экспроприирует, просто с чуть большими трудностями.

Прознав, что быть уругвайским пира… эмм… патриотом – очень выгодное занятие, к Гарибальди присоединяются и другие итальянцы, из которых он формирует аж целый Итальянский легион. Патриотничают они под чёрным флагом, символизирующим не то, о чём вы подумали, а, цитирую: «Везувий во время извержения».

При виде такого количества настоящих итальянцев, да не просто итальянцев, а ещё и военных, красивых, здоровенных, – кумушки обеих стран приходят в совершеннейший восторг и спешат использовать подвернувшуюся возможность. В результате тридцать пять процентов современных уругвайцев и сорок семь процентов аргентинцев имеют итальянские корни.

Воюет Гарибальди не только на море, но и на суше. Если разбудить посреди ночи любого итальянского школьника и спросить: «Где Гарибальди одержал свою первую великую сухопутную победу?» – он без запинки ответит: «В битве при Сан-Антонио!»

Великая битва выглядела так.

Джузеппе, возглавлявший в тот момент отряд из двух-трёх сотен итальянских легионеров, оказался в окружении тысячи аргентинцев. Он засел на полуразрушенной вилле вблизи городка Сан-Антонио и целый день отстреливался от атакующих врагов. Ночью же, когда аргентинцы пошли спать, скрылся в неизвестном направлении, таким образом оставив противника с носом и в дураках.

Так впервые проявился тактический гений Гарибальди, ничуть не уступавший, как легко заметить, гению самого фельдмаршала Кутузова.

Анита меж тем тоже не теряла времени даром, конвейерным методом производя на свет будущих итальянских патриотов. Когда количество отпрысков достигло четырёх экземпляров, счастливые родители задумались о том, что детям следует дать качественное европейское образование.

Тут как раз удачно совпало, что вдохновлённый французской революцией 1848 года, приведшей к провозглашению Второй республики, Маццини (человек, а не пароход) принялся трезвонить во все лондонские колокола, до каких только смог дотянуться, разбудив в результате лучшие патриотические чувства итальянцев, а заодно и некстати подвернувшегося под руку Герцена. И по всему Апеннинскому полуострову заполыхали вооружённые восстания.